Отзыв на дораму Легенда о коте-демоне

          Черный кот сидел на черепичной дворцовой крыше под круглой желтой луной. Или сворачивался на прелестной женской головке в виде замысловатой прически. Или, слегка хромая, зловещей тенью крался за окнами, чтобы вдруг напасть – стремительно и молниеносно.

Не простой кот – говорящий, который питался только глазами - лучше человечьими, но, на худой конец, рыбьими, выцарапывая их из глазниц. Ушки его трепетали, как листья под ветром, взгляд горел алмазным огнем, девиз же гласил: «Долги надо отдавать».

          И еще у него было нечто общее, представьте себе, с арбузами. Поскольку то, что находится на поверхности, не обязательно соответствует скрытому в глубине. Действительность может быть далека от того, какой ее себе представляют. Но главное, чтобы не была искажена суть. 

         Эта не самая новая мысль является стрежнем всего повествования, посвященного двум пересекающимся историям – о легендарной Ян Гуйфэй, и о создании поэтом Бо Цзюйи (он же Бо Лэтянь и Бо Сяншань) вдохновленной ею поэмы.

Увлеченный темой автор желает во что бы то ни стало докопаться до правды в отношении своей героини - и ведь докапывается: такие скелеты из шкафа повыпадали, что аж волосы (или шерсть, у кого как) дыбом. Есть от чего прийти в ужас. Тем более, что уже сложенные стихи, увы, неверны, и должны быть, видимо, переделаны.

Далековато отсюда до душевного спокойствия и умиротворяющего светлого сна, способного замечательно подытожить все произошедшее.

          Что в фильме хорошо – неожиданный ракурс при еще одном из бесчисленных обращений к известнейшему сюжету – так о Ян Гуйфэй до сих пор не рассказывали, фантазия сценариста удержу не знает.

При этом по ходу дела перебираются все варианты развития событий по всей возможной шкале: отношения с императором (от «любил безмерно» через «задушил собственноручно» до совсем уже изощренного коварства), участие в произошедшем японского посла (так удалось ему ее спасти или нет?), присутствие мятежника Ань Лушаня (еще один воздыхатель, хотя лицом точно не вышел, будучи традиционно устрашающе-звероподобен).

А кроме того в фокусе – евнух Гао Лиши (далеко не последний персонаж, как ни посмотри: все же, по расхожей версии, этими руками «шелком стянут был браслет») и таинственный колдун-даос, неизменно упоминаемый хронистами, то есть что-то такое, в соответствии с духом времени, имело место быть (а за ним, оказывается, маячила целая команда, откуда все ноги и растут).

Эксгумация останков бедняжки в преданиях также упоминается, так что и тут все вроде бы по готовой канве, но зато какой узор вышивается – зловещий лес, где деревья гниют в болотной воде, и замурованная гробница под старинной фреской, каменную крышку которой (высшая степень кошмара) с разных сторон царапают в отчаянии и женские пальчики, и кошачьи коготки.

Ничего не забыто – ни роковой шарф из белого шелка, ни драгоценная шпилька в руках волшебника, ни то, как придворный чин разувал пьяного в стельку гения поэзии, ни то, с какой заботой император хранил любовную памятку – парчовый мешочек.

Происходит поэтапное узнавание-воспоминание знаковых вех, пусть через причудливую призму смелой кинематографической интерпретации, а это во всяком случае представляет интерес.

          И до чего странное чувство охватывает, когда словно происходит заочная встреча двух знаменитых поэтов, и Бо Цзюйи находит кисточку для письма, которой начертал свои стихи его прославленный предшественник Ли Бо, отбросивший ее затем в винный бассейн, давно уже высохший и наполненный теперь бурой осенней листвой. Ибо феерия праздников, вдохновленных красотой первой дамы империи (и кому бы в голову могла прийти тогда мысль, что мир уже на краю?), - все осталось в прошлом, как и великолепие этого зала, этого дворца, теперь впавшего в запустение, чьи обитатели ныне - призраки...

В Чанъане много больших домов,
На восток и на запад рядами расходятся,
Но слишком часто за красными воротами
Галереи пусты и пусты покои.
Совы кричат в кронах сосен и кассий,
Лисы прячутся в зарослях орхидей, хризантем.
Зеленый мох и желтые листья устлали землю…

Начинаешь верить, что Бо Цзюйи написал эти строки после посещения подобного места (хотя вместо лисиц у нас тут черно-бархатная мяученька наблюдается).

          Бо Цзюйи выведен в фильме в той поре, когда его слава была еще впереди. В компанию ему очень удачно придан еще один реально существовавший исторический персонаж – синтоистский шаман и буддийский монах Кукай, в самом деле приезжавший в Тан за сакральными знаниями и затем на родине, в Японии, ставший основателем эзотерической школы Сингон («Истинные слова»). Познакомиться с ним, немного больше узнав о корнях традиций Страны восходящего солнца, – дело не лишнее.  

Молодые люди - приезжий монашек, в равной степени обаятельный и проницательный, и начинающий поэт, энергичный и задорный, составляют очень приятную пару.

В отличие от этих двух, образ самой Ян Гуйфэй несколько бледен. Она предстает абсолютно безупречной, настолько, словно, согласно комплиментарному отзыву Ли Бо, в самом деле одета в платье из облака, лицом схожа с пионом и подобна «фее с Нефритовой горы, где льет луна волшебное сиянье», как если бы речь вправду шла о небожительнице, не о живой женщине, которая не только вызывала сильные эмоции у окружающих, но испытывала их сама.

Похоже на затягивающую в себя воронку пустоты, вокруг которой кипит жизненный водоворот. В связи с чем гибель влюбленного юноши-дракона-журавля-демона приобретает некую метафоричность, в том смысле, что чрезмерное увлечение идеалом мало совместимо с обычным человеческим бытием и, как следствие, с жизнью вообще.

Но, так или иначе, все следует своим чередом, и страстная напористость Бо Цюйи вкупе с умением Кукая «постигать душу вещей» позволяют им совлечь с давней тайны один за другим покровы намеренных фальсификаций и сложившихся мифов и попасть наконец в ледяную пещеру, где под мерцающим сводом на ложе из молочного нефрита упокоились черный кот и его прелестная хозяйка.  

          Итак - сюжет, актеры, образный ряд с исторической привязкой и вызывающая восхищение зрелищность от костюмов и декораций до шедевров компьютерной графики. И все это подается с виртуозным мастерством, изощренным изяществом и впечатляющим размахом. Так что впору говорить о том, что это не просто хорошо, но прекрасно.

          Что же в фильме плохо? То, к чему подходит определение «слишком», а оно подходит здесь почти ко всему – слишком много, пестро, вычурно и запутано. Хотели собрать все и сразу, собрали и вытряхнули на экран. История, мистика, любовь, ужасы, смелые метаморфозы и замысловатые фантасмагории – аж голова кругом. Глаза разбегаются, мысли путаются. А толк-то по итогу невелик.

И вот что странно: Бо Цзюйи стремился как раз к обратному – к целостности впечатления, чтобы его творчество было максимально ясным и понятным, и добивался совершенства с помощью простоты. За это его пытались порицать строгие критики (как и за излишнее сопереживание героиням его стихов, и дворцовым дамам, и простой лютнистке), но, не будь у его произведений этих качеств, кто знает, стал ли бы он так широко известен и на родине, и за ее пределами.

Таким образом, поэт, писавший легко, ясно и проникновенно, и фильм о поэте и его поэме, оставляющий послевкусие красочной мешанины, в которой при этом потерялось ощущение глубокого искреннего сердечного чувства, та самая «Вечная печаль», - главное здешнее несоответствие и, в результате, неудача.

          В общем, выведенный в фильме сочинитель правильно поступил, что не стал излагать всю эту витиеватую эпопею в своем художественном труде, обнаружив отменный вкус, свойственный его реальному прототипу. Получив возможность развеять иллюзию, он предпочел сохранить ее ради заключенной в ней конечной истины: великая любовь была.